Дмитрий ГЛУХОВСКИЙ: “Хочется, чтобы все книги были щемящими”

- Мотив конца света в ваших книгах - результат целенаправленного тематического отбора или просто “ненамеренный” интерес?

- Тематической установки нет, но как автора эсхатологический вопрос меня зачаровывает - описать мир и после его конца, и в его преддверии. Опять-таки - параллели между человеческой смертью и крахом мира. Здесь многое задевает лично меня. Каждому, кто обладает ощущением некоего отрицательного очарования, такие вопросы интересны творчески, эстетически. Особенно если вспомнить Артура Кларка с его потрясающим “Концом детства”... На Западе стали все больше и больше картин снимать о конце света. Есть что-то такое в атмосфере, что витает не только у нас, но и по всей планете.

- А что-нибудь в светлых тонах написать не собираетесь? И вообще возможно сегодня создать нечто в духе Мира Полдня?

- Тут вопрос идет уже о задачах... Многие убеждены, что, встретившись со мной, увидят мрачного, депрессивного лысого дядьку пятидесяти лет, который будет нечто мрачное излагать. И очень удивляются несовпадению образа... Светлые книжки определенные задачи решают, во всяком случае, с ними приятнее проводить время, чем с книжками мрачными. Но они почти никогда не заставляют думать. Думать, переживать, вспоминать заставляют книги драматические, трагические, мрачные, с плохим финалом. Я тут, видимо, отталкиваюсь от детских впечатлений: “Карлсон” - светлая, любимая всеми, но обычная книга, а “Белый Бим-Черное ухо” - щемящая, трагическая, особенная. Мне хочется, чтобы все книги были щемящими... Да, в “Сумерках” уже не такой трагический финал, как в “Метро”, есть некие положительные тенденции. Но чтобы заставить читателя задуматься, а это и есть моя основная задача, должна быть некая драма, и вовсе не развивающаяся в хорошем направлении.

Не думаю, что буду зацикливаться на теме апокалипсиса и постапокалипсиса в дальнейшем: на данном этапе я уже почти все сказал, хотя, хочу напомнить, будет еще книга “Метро-2034”, в которой я с этой темой уже “наиграюсь”. Существуют, в конце концов, еще и любовь, и другие интересные темы, в которых есть желание себя попробовать. И в любом случае не хочется зацикливаться на фантастическом жанре, поскольку я себя писателем-фантастом не вижу. Это был, скорее, некий эксперимент.

- Вас нередко называют “российским Стивеном Кингом”, согласны с этим?

- С одной стороны, безусловно, комплимент. Кинга называют королем ужасов, но это довольно вульгарно. Он - король страха, поскольку понимает, какие механизмы задействуются у людей пугающих и у людей боящихся. И Кинг знает, как буквально тремя строчками человека реально напугать. И самые лучшие книги его читаются так, что и страшно, и бросить не можешь. В этом плане он мастер своего дела, пугать умеет. И в этом плане, поскольку и в “Метро”, и в “Сумерках” есть элементы триллера, хоррора, мне хочется на него ориентироваться. Другое дело, что произведения Кинга часто достаточно бездумные: нередко он излишне примитивен, американист, персонажи не всегда полностью живые, и в этом плане следовать ему не желаю. Мне хотелось бы развиваться в русле интеллектуальной литературы, а не в сторону страшилок.

Когда начинается халтура

- Кого можете назвать своими учителями в литературе?

- Пожалуй, наибольшее впечатление на меня произвела латиноамериканская проза - Борхес, Кортасар, Маркес. Особенно Маркес и Борхес - эдакий магический реализм: наша с вами реальность, но с небольшими допущениями, дверцами, за которыми начинается реальность совершенно фантастическая. И Умберто Эко, конечно. Насколько “Метро-2033” было кивком в сторону Стругацких, настолько же “Сумерки” - кивок в сторону конспирологического романа а ля Умберто Эко.

- Какую книгу вы можете перечитывать бесконечно?

- Большая проблема: книг почти не перечитываю. Сегодня литераторы, на самом деле, не писатели в чистом виде. У них есть работа или две: кто-то еще или журналист, или ресторатор, или тракторист... И большинство из них не может зарабатывать только лишь на книгах. Поэтому последние полгода я работаю на трех работах. Даже на то, чтобы писать, времени не хватает.