Все мы Золушки, пока не встретим принца

Татьяна Витальевна много и с присущим ей юмором рассказывала о своем творчестве:

- Сейчас я должна дописать 25-й роман, 24-й только что вышел. Он о врачах, и прототипы главных героев - мои приятели, которых я знаю хорошо. В моих романах всегда отражены какие-то реальные люди. Вот, например, прототип "великого и ужасного" Тимофея Кольцова - реальный человек, с которым я едва не поссорилась после публикации книги. Он справедливо на меня обиделся, это была моя первая книга, и у меня не хватило ума и такта предварительно испросить его разрешения. Те, о ком я написала на сей раз, вправду великие врачи, первые после Бога. Вообще эту книжку я люблю. Хотя ко всем своим книгам отношусь по-разному. Какие-то совсем не нравятся, какие-то нравятся, но не очень, а вот эту я люблю. Во всяком случае, пока.

Работа над книгой всякий раз начинается с освоения материала. Это длительный процесс. Я собираю информацию дольше, чем потом пишу. При работе над последней книгой я присутствовала на операциях, перечитала горы медицинской литературы, поскольку стараюсь не писать ерунды. Потом еще профессионалы за мной читают и советуют: вот здесь неправильно процесс описан, а в этом случае все делается по-другому. И я исправляю.

Вообще-то я больна тяжелой формой графомании. Если ничего не пишу, то начинаю страдать "нервическими болезнями". Мне неважно, что писать, статью ли в "Домашний очаг", книгу ли. Лучшей работы для меня не существует на свете. Нет ничего радостнее, чем играть в слова, чем писать слова, чем придумывать судьбы. Когда я пишу и мне приходится отлучаться по делам, я рвусь назад к компьютеру, потому что я же их там бросила, этих моих героев, в совершенно странном состоянии. И один из них до сих пор не знает, кто пристрелил соседа. Может, это его друг. А я знаю, что не друг. Я должна быстро прибежать и ему об этом рассказать. Словом, наше ремесло и впрямь сродни болезни.

Я стала сочинять, как только научилась писать. И с тех пор все пишу и пишу... В юности - любовные истории, фантастику, пьесы. По углам дома до сих пор рукописные тетрадки до потолка. Замахивалась и на эпические полотна. В 18 лет всем кажется, что вот-вот - и создашь эпическое полотно. Теперь я точно знаю, что в 18 лет можно быть хорошим поэтом, но хорошим писателем - нельзя.

Я полгода ждала, когда напечатают мой первый роман. Сдала рукопись в издательство, там его сначала читали, потом потеряли, потом нашли. Потом стали переезжать в другое здание и снова потеряли. Наконец звонят: "Вы Устинова?" "Устинова". "А вас зовут Анна Макаровна?" Эх, думаю, у них одних Устиновых до черта. Куда я полезла? А потом роман напечатали и спрашивают: а вы за это время ничего еще не написали? Я говорю: конечно, написала. Так и началось сотрудничество с "Эксмо".

Часто спрашивают, есть ли у меня литературные негры. Отвечаю: у меня шесть вывезенных из Эфиопии негров. Они у нас в подвале дома сидят на цепях. Мы их очень долго учили сначала русскому языку, потом писать по-русски, да еще писать, как я.

Ну, а если серьезно, у каждого автора свой стиль, свое понимание текста, подстроиться под них не так-то просто. К тому же я медленно пишу. Как коммерческому автору мне бы надо быстрее работать, но я "выдаю" 2-3 книги в год. Это не скорость. Если бы я умела, 10 бы писала. Некоторые, совсем несправедливо, считают высокую работоспособность - такую, как у Донцовой, написавшей более 60 романов, сугубо коммерческим свойством. Разве дело в том, что написано много? Вы знаете, сколько написал Эмиль Золя? 110 книг. На самом деле плохо - писать плохо, а много - это не упрек. И у Донцовой никаких "негров" я не видела. Людей первого эшелона заменить нелегко. Другое дело, когда речь идет о издательском проекте "сборный автор", как, например, Марина Серова. Никто и не скрывает, что нет такого человека. Под этим именем пишет группа студентов.

Мой первый читатель - моя мама, она - интеллигентный, много читающий человек, ей не все в моих книгах нравится, нельзя сказать, что она приходит в припадочный восторг от каждого написанного мною слова, часто делает замечания. Я раскаиваюсь, обещаю исправиться и никогда не исправляюсь. Кроме того, Марининой отсылаю роман, как только напишу, она любит читать до выхода из печати.