Ольга СЛАВНИКОВА: "Искусство от не искусства отличается так же, как мужчина от женщины"

Алина КАДЫРИНА

На обложке романа "2017", за который Ольге Славниковой присудили премию "Русский Букер-2006", изображена женская коленка. Это дает читателям повод теряться в догадках: чья?

Действие "2017" разворачивается в ближайшем будущем в крупном уральском городе. Кровавые события, отсылающие к 1917 году, вырастают из шествия ряженых, устроенного в честь столетия революции. Но сам автор говорит, что "2017" - роман о любви.

Славникова, помимо "букеровского", автор еще трех романов, множества рассказов и эссе, координатор независимой литературной премии "Дебют", встретилась с казанскими читателями в гипермаркете "Книжный двор". Естественно, поначалу разговор зашел о премии.

- Какие эмоции вы испытали, узнав о том, что вам присудили "Букер"?

- Странно, что сам момент вручения я как-будто проспала. Это депрессия достижения: я так долго мечтала, а оно все так просто… Эмоции появились потом, когда выросли тиражи.

- Дата, вынесенная в название вашего романа, отсылает к другой. Что для вас 1917-й?

- 1917-й - год национальной катастрофы. Февральская революция была неизбежна и, возможно, была во благо. А октябрьский переворот стал национальной трагедией.

- В вашем романе в 2017-м году события 1917-го повторяются в виде карнавала…

- Да, эта известная фраза о том, что первый раз история предстает в виде трагедии, во второй в виде фарса. Но в моем романе это не фарс. Это снова трагедия, развивающаяся из карнавала, из шествия ряженых, из перформанса. Потому что ни один конфликт, приведший к катастрофе 1917-го, не решен до конца. Разница между богатыми и бедными сейчас такая же, как в царской России. Другое дело, что газета "Искра" не повторится, - мы живем во времени, перенасыщенном информацией. Поэтому конфликт начинается как ряженая революция. Как говорит один мой герой, "конфликту не в чем выйти в люди". Это не фарс, а вирус истории.

- Что для вас, как для писателя, важнее: трагедия масс или трагедия отдельного человека?

- Предмет писательской работы - это всегда трагедия отдельного человека. Трагедия человека для писателя реальна, трагедия масс абстрактна. Литература все видит через человека и, если он у автора получился, то человека живого. Человек равновелик обществу и равноправен с ним. Трагедия одного человека ничуть не меньше, чем трагедия всей страны. И - для писателя интереснее, выразительнее. Для писателя нет массы, так же как нет совокупности читателей. Каков бы ни был тираж, их всегда двое: писатель и читатель. Моя аудитория - каждый отдельный мой читатель. Для массовой литературы важен тираж, она - продукт коммерческий. Писатель, занимающийся серьезной литературой, как батюшка в храме: неважно сколько людей придет, он все равно служит.

- Высокая литература может позаимствовать что-то у массовой?

- Сложилось так, что массовая литература монополизировала сюжет, настолько его избила и замусолила, что серьезные авторы брезгуют взяться за что-то приключенческое или детективное. Между тем Шекспир, если обнажить сюжетный костяк, пользовался ходами, применимыми в масслите: интриги, кровь, смерть. И эти сюжетные ходы могут поднять любой роман до высокого трагического накала. И еще. Герой нашей высокой литературы - пресловутый маленький человек. Но сейчас литературе нужны пассионарные герои, которых массовая литература взяла себе и превратила в комбата или леди-босс. Серьезной литературе надо вернуть территорию острого сюжета и больших страстей. Но масслит делается по шаблону. Сюжет, сделанный из ожидаемых ходов, - это договор с читателем, который автор масслита обязан соблюдать. Серьезная литература не имеет такого скелета. Там сюжет рождается по ходу действия, каждый раз создается заново, герой как бы ведет за собой автора. Проблема современной русскоязычной прозы в том, что она попыталась вовсе отказаться от сюжета. А без него очень сложно не растечься мыслию по древу, отказывать частности ради целого. Я только сейчас начинаю учиться этому типу письма.