Призрак оперы города К

Главное – упаковка и маркетинг. Основную прибыль дают зарубежные прокаты.  Наши оперные труженики в поте лица тачают по одному лекалу продукцию на экспорт. На родине заработок обеспечивает бренд «Шаляпинский фестиваль», где местному зрителю демонстрируют оперный концентрат по довольно высоким ценам (например, семейный выход в оперу в прошлом году на два фестивальных спектакля обошелся в две пенсии моей мамы).

Снова попереживать о коммерциализации оперы в городе «К» довелось мне в прошедшую субботу. Случайно наткнулась я на трансляцию по «Культуре» фестивального гала-концерта с попсовой, за исключением пары-тройки номеров, программой. И обнаружила, что организаторы не дремлют и к традиционной характеристике «фестиваль-долгожитель» пристраивают новые.  Это правильно. Возрастом, конечно, можно гордиться, но одним только возрастом гордиться глупо.

Обидно, что новые характеристики к содержанию и художественной составляющей ничего нового, простите за тавтологию,  не добавили. Речь о дороговизне, которая читается по количеству западных имен, используемой машинерии и антуражу, и попытке придать мероприятию респектабельности.

Уж не знаю, может ли это как-то вернуть живой интерес к опере, но то, что публика не будет жалеть о потраченных на билеты деньгах – наверное. На сцене – настоящие иностранцы, а не какие-нибудь «эсенгешники»: чернокожая Адина Аарон поет… ну, конечно, колыбельную Клары из гершвиновской «Порги и Бэсс». Прямо в зале, прямо во время оперных увертюр в шаговой доступности дефилируют красавицы-модели в вечерних туалетах. А как уходят они со сцены - не торопясь, с достоинством! Ну и что, что перекрывают зрителям Бэлзу, представляющего очередного исполнителя, вместе с этим исполнителем. Они ж красавицы. И смотреть на них приятно. Наверное. Мне приятнее на них не смотреть. Хотя мне, как телезрителю, повезло. Я смотрела на этот момент как бы глазами призрака оперы, откуда-то сверху, и видела все - и красавиц, и ведущего.

Одним из самых живых моментов трансляции стало интервью Ольги Бородиной в антракте.  Поначалу разговор Бэлзы с примадонной как-то не клеился и протекал в жанре: «- Как вы считаете? – О, да».  Видно было, что Бородину раздражает пустой диалог. Но ее глаза неожиданно загорелись в ответ на очередной риторический вопрос:

- Театр изменился… Как вы считаете?

- Но что случилось с акустикой? - воскликнула вдруг Бородина и тут же густым, как мед, голосом протянула: - Сты-ы-дно, стыдно, что наши театры делают турки.

Не помогло даже страдание, проступившее сквозь вежливую и беспомощную улыбку Бэлзы, вынужденного пропустить в эфир незапланированную тираду.

- Ну, как это так? Наши театры должны делать наши замечательные мастера, которые у нас есть. У нас лучшие театры, лучшие исполнители, и у них все должно быть лучшее - без всякого респекта и уважухи безжалостно продолжала оперная дива.

Ну, откуда ей знать, что в гонке к тысячелетию Казани акустика вообще никого не волновала, а оперный театр рассматривался, в первую очередь, как зал для проведения главного торжественного «заседалова». К нему и гнали ремонтные работы. И цемент те турки, говорят, несоответствующей марки использовали. А речи и в микрофон неплохо звучат. В итоге, театр стал красивой, но довольно бессмысленной без хорошей акустики, упаковкой к опере.  Ремонтные преобразования, видимо, и призраков спугнули. И некому теперь обрушить в знак протеста люстру на фешенебельный зал.

Зато, я теперь знаю, почему многие говорят, что у Бородиной плохой, ну, просто ужасный характер.